Автостопом по дорогам Мавритании и Мали

За Атаром развилка: дорога в Уадан и в Шингетти. Я решила, что поеду гуда, куда пойдет первая машина. Первая машина шла в Шингетти: француз, чумазый, жилистый, в выгоревшей одежде (я приняла его за местного), и местный водитель-проводник (этот, наоборот, очень чистенький, выбритый и белоснежный). Они делают крюк — объезжают посты, что мне уже очень понятно. Ехали долго, но я об этом не пожалела! Каменистая писта, переходящая в горах в серпантин, еще более каменистый. Было трудно и иногда опасно, приходилось то раскидывать камни, то подкладывать их под колеса, чтобы не сверзиться в пропасть. Мы успешно одолели все трудно­сти и в Шингетти въехали прямо в ворота кемпинга.

Древние города Ахмед — историк, заведующий библиотекой, показывает мне старинные манускрипты, там же — небольшой музей с древней утварью. В Мавритании семь древних городов, которые являются исламскими святынями. Шингетти — один из них. Здесь проходили караванные пути, по которым в начале исламской истории паломники двигались на восток. Неподалеку живет Батыр, казах, приехавший сюда с семьей из Алма-Аты на стажировку, изучать святыни ислама и совершенствовать арабский. До столицы, Нуакшота, отсюда 450 км. Жарко невыносимо. Верблюды разгуливают вдоль трассы и иногда кидаются под колеса. К Нуакшоту пески становятся белыми, цвета влажного снега. Закат окрасил их в розоватый цвет. Приехали вечером, город большой и бестолковый, шумно, тесно и пыльно. На берегу — рыбный рынок. Прибывающие лодки освобождаются от улова, мужчины вытягивают их на сушу с мощными ритмичными возгласами, которые звучат, как боевые гимны. Женщины тоже при деле, принимают улов в режиме аукциона: рыбаки выкрикивают стартовую цену за своп трофеи, а пестрая женская толпа ее корректирует. Победительница резво укладывает в тазик свежепойманную добычу.

Вдохновенная паранойя Из столицы я отправилась на восток по трассе, которая соединяет мавританскую столицу с малийской — Бамако — и делит Мавританию пополам. Шоссе лежит в сахеле и называется «Дорогой надежды». Сахель — эго пояс саванн между северной Сахарой и южными, более плодородными землями. Из Мавритании в Мали и в страны Центральной Африки можно попасть только этим путем. Главная трудность мавританского путешествия не жара и ветер, не голод, жажда и антисанитария. Главное неудобство — это полицейская паранойя, вдохновенно-показная забота о безопасности и просто чудовищное количество дорожных постов. В этой стране, и без того медленной, они постоянно отнимают время. Узрев в числе пассажиров европейскую физиономию, постовые устраивают, кроме переписывания паспортных данных, обзвон начальников («только ради вашей безопасности, мадам»).

Это продолжается около часа, а посты расставлены через 50-100 км, кроме того, на въездах и выездах из городов — полицейские и армейские. На каждом все начинается сначала: кем работаешь, как зовут маму и папу?… «Подождите, мадам, для вашей безопасности…» И опять трезвон по инстанциям, а попутчики томятся на жаре, водила нервничает, и мне кажется, что они меня уже ненавидят, хотя люди здесь неторопливы и неконфликтны. Полицейские любезны и словоохотливы, беспрестанно угощают чаем, объясняя, как опасно ездить по Мавритании, особенно женщине, да еще белой, да еще одной. Тут иногда захватывают в заложники европейских туристов. Незадолго до моего появления пропала пара итальянцев: па трассе остался лишь пустой автомобиль. Приходится проявлять понимание…

В стране оранжевых песков Пески тут оранжевые, редкие деревья растворены в оранжевой пыли. Интересная дорожная разметка по пути Нуакшотт — Бутилимит: с десятыми долями километра. Странная пунктуальность — тут вообще любая разметка редкость и указателей нет. Много дохлых ослов, овец и верблюдов па обочинах. Туши даже не стараются закопать, оттащить подальше в пустыню, и они разлагаются прямо у гудрона, где идут тысячи машин.

Город Алег — центр местного скотоводства. Вдоль дороги шатры и навесы с лежаками, везде развешаны распятые туши баранов. У Сангравы дороги расходятся на Тиджикжу и на Киффу. Тут меня застала ночь. Вверху полно звезд, а внизу полно колючек. Ставлю палатку под деревом. Ночью мимо проходят верблюды, не беспокоя меня. Тихо копошатся, жуя ветки. А спустя сутки — на следующей развязке — бдительные таксисты привели полицая и меня побеспокоили, привезли в комиссариат. Солдатня под навесом называла меня сумасшедшей — думала, я не понимаю. Мне удалось от них отвязаться и уйти по темной дороге. Свернула и наткнулась на шатер местных жителей. Это «бадья», или «хадра», — так называются деревни-хутора на пять-шесть шатров в пустынях. Спросила о ночлеге, аборигены не возражали. Когда я по­ ставила палатку, позвали меня ужинать — кускус с какими-то кишками. Что ж, люди едят — и я могу. А потом из темноты появилось несколько дядек и говорят: «Вот ты где! А мы тебя ищем по всей дороге! Ты предпочитаешь спать здесь?» — «Да, я предпочитаю». Отвалили. Зато привалили несколько теток — соседки из других шатров, — расселись кругом, пели песни, отстукивая ритм на канистрах из-под воды. Хозяйка даже поплясала. Я записала пение на диктофон — они слушали, хохоча. Утром мне дали воды, я умылась и ушла на дорогу.